Убрала с руля правую руку, сдернула с лица полоски пластыря. Скомкала, швырнула под ноги…
Стас невольно поморщился.
Хирурги, конечно, это уберут. Деньги у нее есть, так что уберут. Но это с лица. А в голове-то все, конечно же, останется. И то, как она получила эти следы. И те секунды перед зеркалом, когда впервые…
— Ну что? Нравится?
Можно было бы, конечно, попытаться вывернуться. Поиграть словами и подловатой “техникой влияния”. Обхитрить, успокоить… Но она сама дрессировщик, и неплохой. С ней этот фокус не пройдет.
Да и зачем, зачем? К чему?
Вырваться от нее все равно не получится. Со скованными-то руками и ногами…
Не получится. И, похоже, месть будет долгой. В конце будет смерть, это несомненно, но сначала будет месть. Долгая и с фантазией.
Может быть, уж лучше сразу?.. Впереди все равно нет ничего такого, ради чего стоило бы бороться…
Если уж ради чего-то и стоит побороться, так это ради того, чтобы вывести ее из себя. Сейчас, в первые минуты, пока она зла, очень зла, пока обладание тем, что искала три дня без передышки, будоражит, пока кровь бурлит.
Потом, когда она чуть свыкнется с тем, что птичка наконец-то в ее руках, первое возбуждение пройдет и останется лишь холодная месть.
А сейчас, в первые минуты, можно хотя бы попытаться… Пока кровь горяча — довести ее до кипения… Может быть, смерть будет быстрой. Легкой.
— Что молчишь?.. — Бавори сказала это тихо. Почти спокойно. Если бы не ее глаза… Стас усмехнулся:
— По-моему, ты прелесть. Тебе бы еще поперечные стежки удлинить, а потом все раскрасить помадой. Был такой старый клип, про какого-то фетишиста, там у женщин на щеках были шрамы, раскрашенные под улыбку…
С руля слетела и вторая рука Бавори. Вспорхнула, как шустрая птичка — и обе ее руки метнулась, словно голодные вороны…
Стас дернулся в сторону. Закрыл глаза, отвернул лицо, сжался, выставив плечо. Удары сыпались один за другим. В плечо, в бок, в руку, в грудь… А вот когтями по шее — глубоко. Всеми четырьмя когтями, хорошими такими когтями, как у животного.
Машину повело, но удары не кончались. Значит, сумел… Довольно простой трюк на самом-то деле. Не открывая глаз, Стас ждал последнего удара.
Налетев на бортик тротуара на такой скорости, машина и сама взлетит, как птица. И, вращаясь, как потерявшая контроль ракета, влетит в стену какого-нибудь дома…
Удары прекратились. Машина, завизжав шинами, мелко завиляла из стороны в сторону, но все же выровнялась.
Стас открыл глаза.
Сжав руль — пальцы побелели, темно-синие ногти на их фоне были почти черными, — Бавори сверлила взглядом лобовое стекло. Сбросила скорость.
— Сволочь… Сволочь… Сволочь… Распоротой шее было тепло. Тепло от собственной крови. Но где-то сбоку. Ничего серьезно не задето. От такого не умирают.
— Вывести меня из себя решил? — Бавори улыбнулась. Снова повернулась к нему. Глаза расширились, словно она закапала в них по ампуле белладонны. — Нет, мальчик, не получится. Быстрой смерти захотел? Не дождешься. Будешь гнить в клетке. В маленькой клетке, скрючившись в три погибели. И каждый день я буду отрезать от тебя по кусочку и скармливать моей милой Карме. Ты ей понравишься.
Стас перестал закрываться плечом. Поерзал в кресле, усаживаясь удобнее.
В голове было пусто. И в эту пустоту лезли какие-то совершенно дурацкие мысли. Интересно, кто такая эта Карма? Собака?
Вряд ли… Эта спятившая сучка любит крупных зверей, парнокопытных. Но они мясо не едят…
Ах да, у нее же есть баскеры. Там были одни самцы, кажется. Но почему бы не быть и одной сучке? Для дома, для семьи…
Стас поежился.
И постарался говорить сладко. Сладко-сладко:
— Всю жизнь мечтал. Чтобы только я и две милые дамочки. Одна из которых с двумя улыбками. Нет, почему с двумя? Это в том старом клипе было две, а у нашей домохозяйки улыбок будет три…
У Бавори вырвался звук, похожий даже не на крик и не на вопль — какое-то рычание с всхлипом. Руки слетели с руля, метнулись к Стасу.
Но на этот раз Стас не отвернулся и не сжался. Смотрел на дорогу.
Где-то на востоке простокваша чуть расступилась и из нее вынырнуло солнце. Словно чтобы улыбнуться — напоследок…
И в его лучах впереди на дороге блеснули машины. На левых полосах замер какой-то старый грузовик, потертый и грязный. Справа, забравшись одним колесом на тротуар, легковая. Что-то белоснежное, сверкающее в розовых лучах солнца.
Левее грузовика разделительные бортики отрезали от встречной полосы. Справа у тротуара тоже не проскользнуть — автобусная остановка.
Бавори тоже заметила солнечные зайчики. Взглянула в лобовое стекло. Замерла.
Стас почти физически почувствовал, как она принимала решение. Заняться экзекуцией или управлять машиной. Несущейся точно на ту беленькую…
Глаза смотрели на дорогу, а скрюченные пальцы висели в воздухе, все еще тянулись к шее…
Затем ноги вжали тормоз, а руки рванулись на руль.
Вихляя и визжа покрышками, “итальянка” остановилась. В каких-то пяти метрах от бампера белоснежного “пежо”.
За лобовым стеклом виднелся лишь подголовник пассажирского кресла, зеркало заднего вида, а вместо руля и водителя — полоса из трех пластиковых прямоугольников. Большая планшетка, разложенная до предела и установленная прямо на приборный щиток, закрывала почти все лобовое стекло. То ли водитель читал новости, то ли смотрел что-то развлекательное. Ноль внимания. Кажется, даже не заметил, что чуть не погиб миг назад.
Бавори опять не то взвыла, не то зарычала. Рванула крышку бардачка, выдернула оттуда пистолет и вылетела из машины. Обежала капот “итальянки”, наискосок рванула к капоту “пежо”, обходя машину со стороны водителя. Левой рукой дернула дверцу, правой уже впихивая туда руку с пистолетом…