Генерал замолчал и замер, вытянувшись стрункой — этакая разжиревшая струнка, с узлом посередине.
Рубаков не спешил отвечать, держа эффектную паузу.
И вот в этой-то тишине, гулкой и звенящей…
По площади разнесся глухой не то рокот, не стук. Словно где-то далеко за горизонтом чудовищный исполин тряс каменную котомку с валунами.
Только звук шел и не справа, и не слева. Не сзади, не спереди. Не понять, откуда. Словно отовсюду сразу… И все не пропадал, лишь усиливался.
И оборвался коротким треском.
Кусок брусчатки перед замершими в струнку генералами рухнул вниз — как огромная платформа для подъема грузов, у которой лопнул трос. Рухнул ровным прямоугольником в пару соток.
Но неглубоко. Всего метра на полтора. На миг стал виден срез площади: сверху брусчатка, под ней какие-то непонятные слои не то прежних мостовых, не то просто спрессованного древнего мусора… Это все на полметра. А дальше — темная щель пустоты, идущая куда-то вглубь и в стороны, под уцелевшую брусчатку…
Оттуда хлынуло. Обрушившийся кусок брусчатки заполнился темными тельцами, превратился в живой пруд. Там кишело, заполняло, поднималось — и выплеснулось вверх, на площадь.
Крысы сплошным потоком лезли из щелей по краям провала. Сначала на обрушившийся пласт, а с него вверх, на брусчатку. И мчались прочь во все стороны, по всей площади. Освобождая место тем, кто рвался через щель следом…
Самые первые уже у ног солдат, но на людей не бросились.
Прошмыгнули между блестящими стальными “чушками” и понеслись дальше, дальше, дальше… Смешиваясь с выстроившимися солдатами в единое целое, в котором невозможно разобрать, где свои, а где крысы. Не давая ни открыть огонь, ни даже толком рассмотреть, что шныряет под ногами.
И не замедляя живого потока, бьющего из-под земли. Он все вырывался и вырывался оттуда, как бесконечный язык исполинского мухолова — огромный, покрытый густой шерстью черный язык…
Когда на площади раздалась первая автоматная очередь, темное живое море успело растечься-просочиться сквозь ряды солдат до самых краев площади. Крысы уже вырвались и на обе улочки по краям торгового центра.
Следом за первой очередью на площади загрохотало — сразу, много, вразнобой, во все стороны. И даже не столько по крысам — это не те дикие крысы с окраин, которые позволяли избивать себя, как слепых крысят, — сколько по ногам своих товарищей. Просто вокруг себя, куда угодно, лишь бы крысы не достали тебя самого…
И вот тогда крысы начали свою атаку.
Звякнули колокольчики.
Стас вздрогнул и вернулся в мир. Снова ощутил себя на крыше бывшего торгового центра. Сидел скрючившись и привалившись спиной к высокому парапету.
Казалось, что все это время руками зажимал уши — но руки уже давно безвольно опустились. Просто там, внизу, все уже стихло.
Наверно, давно. Из-за парапета, с площади, не доносилось ни звука…
Снова звякнули колокольчики. Отчетливо. Значит, не галлюцинация? Стас поднял голову и открыл глаза.
Уже рассвело. Откуда-то снизу в небо били лучи прожекторов, но уже не такие заметные. Небесный свет растворял их, затушевывал.
На крыше никого. Только мерцающие ядовито-желтые круги для вертолетов. Справа, метрах в десяти, открытый люк. Лестница вниз, под крышу торгового центра…
— Внимание! — донесся откуда-то мягкий женский голос. — Аккумулятор почти разряжен, для продолжения работы срочно замените его или подключите камеру к сети.
Камера… Ну да. Это снизу, со второго этажа. Там были военные корреспонденты. Снимали парад.
Снова колокольчики. И снова тот же женский голос, только куда более тихий, совсем призрачный:
— Внимание! Аккумулятор разряжен. Передача сигнала на спутник прервана из-за недостатка энергии. Запись видеоматериала приостановлена из-за недоста… — Женский голос затих.
Передача на спутник… Неужели все, что творилось внизу, — все это прошло в прямом эфире?..
Нет конечно же. В прямом эфире это пройти не могло. Куда-то на спутник эти кадры ушли, с него были пересланы дальше, но не в эфир конечно же. Осели в компьютерах военного ведомства.
Стас медленно поднялся, старательно держась спиной к площади, чтобы даже случайно взгляд не упал туда. Пошел к люку, ежась и запахивая плащ. Холодно. Чертовски холодно. И воздух холодный, и без еды уже черт знает сколько…
Вниз. В темное, пыльное здание. Но на выход не сразу. Сначала по центральной галерее сквозь весь торговый центр, чтобы выйти с дальней от площади стороны.
Ноги сами принесли домой. В бывший дом…
Выбитая дверь лежала прямо в проходе. В холле — грязь, окурки, скомканная пачка “Имперских”. Еще какой-то скомканный целлофан, в углу пара жестянок из-под прохладительного.
Стас прошел к лифту, поднял голову к камере наблюдения…
Ч-черт… Это не поможет. Система безопасности все равно не опознает. Она вообще не действует. Оба диска с программой и настройками, и основной, и резервный, сейчас не в домашнем компьютере, а в рюкзачке. Который километрах в пяти к северу. В ларьке на Выставке.
Стас развернулся и пошел по лестнице.
На четвертом этаже остановился. Заглянул в комнату для переговоров. Столик с остатками трапезы Тоцкого. Сорванный с батареи чехол. Наручников на батарее нет, кто-то снял. Может, сам Тоцкий и снял…
Стас поднялся выше, в квартиру.
В прихожей по привычке остановился — разуться. Но… Дорогущий, мягкий как плюш ковролин — в рубцах, словно футбольный газон после матча. И следы, везде грязные следы…