Двадцать. Как скотина под плугом.
Стас присел на задник “норки”, утер рукой пот со лба. И это еще хорошо, топотушка подсобила. А то бы до утра возились…
Вокруг кустов суетились сотни крыс. Словно наводнение, будто где-то рядом разлилась черная река. Живая.
Ладно, хоть согрелся… Если бы еще руки-ноги не дрожали от усталости. Дела-то не кончились.
— Роммель!
Стас вставил себя подняться, обошел машину и забрался в кабину. Вылез обратно с подзарядившейся от аккумулятора планшеткой.
Роммель уже ждал.
— Объясняю диспозицию, герр майор.
Стас вывел на экран карту и стал объяснять.
Придется разделиться. Пять сотен крысиных душ — это почти три тонны. Плюс полтонны секвенсора. А “норка” и по шоссе-то больше тонны не потянет…
Где-то за деревьями солнце коснулось горизонта, и теперь небо темнело быстро. Темнота с востока расползлась на полнеба, потом потекла на север, съедая закатные тучки.
Вместе с последними лучами солнца подались прочь и крысы. Живое озеро распалось на лужицы, превратилось в робкие ручейки замешкавшихся — и все, последние серые бойцы растворились в кустах.
Алике двинулась следом, сделала несколько шагов — видно, уже привыкла, что куда крысы, туда и она, — но остановилась, оглянулась на Стаса.
Стас отвел взгляд. Встал с края кузова, прислушался. В глубине, за ящиком секвенсора тихо копошилось. Не все отправились в Старый Город на своих четырех. Один взвод, на всякий случай, остался. Лишние полтора центнера “норка” как-нибудь вытянет, а вот тридцать серых душ очень даже не помешают, если что-то пойдет не так.
— Все нормально?
На крышку секвенсора вспрыгнула крыса. Привстала на задних лапках и с силой упала на передние. “Так точно”.
— Хорошо… Лобастый, Рыжик, Скалолазка, Ушастик! В машину!
Еще четыре тени нырнули в кузов.
— Лобастый, за главного.
Стас захлопнул одну дверцу, вторую. Достал ключи, но передумал.
Пусть будет открыто. Если кто-то сунется внутрь, крысы сами будут лучше любого замка. А вот если придется срочно выбраться наружу? Замок только помешает — и им, и тому олуху царя небесного, на помощь которому они полезут.
Стас шагнул к кабине, но замер. Обернулся.
За спиной стояла Алике. И опять у нее было это странное выражение — доброжелательное и застенчивое одновременно. И кажется, немножко тревожное.
Стас вздохнул.
Протянул руку, погладил по хоботу…
— Прощай, Алике.
И наконец-то посмотрел прямо, не отводя взгляд. Прямо в эти голубовато-стальные глаза, словно бы укоряющие, но так робко…
Совсем как тогда, три года назад. Ведь один раз уже прощались.
Только тогда это был еще совсем слоненок. Было море красной листвы с дубов, была Рита-Ритка-Маргаритка и была топотушка Алике, взбивавшая листву, как розовый крейсер рассекает волны, с глухим пам! пинавшая огромный надувной мяч…
Там, на новой ферме, дубов нет. Но чуть позже, когда весна войдет в свои права, те жирные луга будут полны сочной, ярко-зеленой травы. И наверно, там будут одуванчики. Много, целое море одуванчиков. Океан маленьких остроухих солнышек… И то, настоящее — по-весеннему теплое и яркое, высоко в лазурном, еще не выгоревшем до летней белесости небе. Топотушка, уже повзрослевшая. Не такая шустрая, но такая же добрая и доверчивая. И повзрослевшая Марго…
Все это могло бы быть.
На какой-то миг показалось, что так и было — там, в глубине этих голубых глаз.
— Просто пути расходятся, девчонка. Чертовы пути. Расползаются, как раки… Прости…
А может быть, еще встретимся. Если встретились второй раз — почему бы не быть и третьему? Впрочем, это еще вопрос, нужен ли он, этот третий раз ей. Два дня без еды, с полутонной на хребте — куда уж дальше-то?
Стас развернулся и зашагал к “норке”.
Залез в кабину, обернулся:
— Стой! Место!
Захлопнул дверцу, завел мотор и быстро повел “норку” в объезд кустов.
Алике задумчиво наклонила голову. Поглядела в сторону — туда, куда ушли крысы. Снова на машину…
И шагнула следом. Сначала медленно, робко. Потом быстрее, решительнее, побежала.
— Ч-черт…
Стас рванул “норку” вперед.
В зеркале заднего вида мелькнули глаза топотушки — огромные голубые глаза, — а потом она пропала за скоплением кустов.
По крыше проскребли ветки, “норка” подпрыгнула — резко, как будто налетела на бордюр. Потом ухнула вниз. Стас крутанул руль, разворачиваясь. Это и есть старая просека. Теперь машина пойдет по старой колее, как по рельсам.
Прибавил скорости. “Норка” и в самом деле пошла веселее.
В зеркале заднего вида дрогнули ветви, и в начале просеки вынырнула голова Алике. Потом и вся она целиком. Поглядела с укором — словно до сих пор не могла поверить, что ее решили вот так вот бросить одну, посреди леса. После всего.
И побежала следом.
Стас зашипел сквозь зубы и еще прибавил скорость, стараясь не смотреть в зеркало.
Она давно уже пропала во тьме, но Стас то и дело косился в зеркало.
А вот Серый разглядывал его самого ничуть не скрываясь.
И — черт возьми, да что же это, если не глумливая ухмылка?! — тихонечко улыбался. Словно прикидывал, насколько этой бесхвостой мартышке стыдно от такого прощания с топотушкой, двое суток делавшей самую трудную работу. И цинично калькулировал в своей обезьяньей голове все эти оглядки в зеркало заднего вида, все эти невнятные шипения сквозь зубы и решал, к какому классу сентиментальности отнести данную особь.